Но предположим, что он все же обрел бы счастье в этом союзе. Нашли бы вы в себе силы и желание пойти ему навстречу?

Она ответила не сразу. Он снова занял свою наблюдательную позицию. Наконец Руфь заговорила.

— Одна девушка в публичном доме, очень славная, говорила мне, что, если война кончится и ей удастся выбраться живой, она уедет куда-нибудь в большой город, где ее никто не знает. Там, говорила она, я, может быть, встречу человека, который меня полюбит и мне будет по сердцу. Я выйду замуж и заживу добропорядочной жизнью, буду как все женщины… Этой девушке все казалось просто. Я не могла этого понять…

Она услышала голос психиатра:

— Для вас это не просто, я понимаю, вы сложно чувствующая натура. Но зато у вас перед той девушкой есть огромные преимущества. Вы человек другого масштаба. Это и даст вам необходимые силы для того, чтобы освободиться от психических последствий пережитого. Ведь решающее значение имеет не физический фактор. Не давайте же физическому взять верх… Что идет в счет — это сам человек. Вы сумели сохранить себя, несмотря на все ваши злоключения. Поистине вы должны гордиться. Мой бывший учитель в своем диагнозе высказал надежду, что со временем вы снова втянетесь в жизнь. Будьте же великодушны и не отнимайте у себя этой возможности.

После долгой паузы — чего только она не передумала и не перечувствовала за это время — Руфь сказала, содрогаясь:

— Он был бы одним из тысячи, и это тем ужаснее, что он так мне дорог. Я возненавижу его именно потому, что люблю. — Она поднялась. — Спасибо, вы очень любезны, — добавила она с растерянной улыбкой и вышла.

Две недели спустя они поженились. Иоганна из старой портьеры смастерила для Руфи платье. Мартин побывал в Спессарте, где вел переговоры с бургомистрами трех деревень. Обрадовавшись, что им удастся заполучить в свой район врача, они вызвались отремонтировать для него за общественный счет дом в лесу, где давно никто не жил.

Иоганна и доктор Гросс были свидетелями. Чиновник, бородатый мужчина в пенсне, сначала все обращался к Иоганне, полагая, что эта девушка на сносях и есть невеста. Потом он объяснил Руфи, что принял ее за младшую сестренку жениха.

После регистрации все отправились на вокзал. Обстановка Мартина, его ящик с инструментарием и велосипед были уже отосланы в Спессарт, в их новый дом. Незадолго до отхода поезда Иоганна робко сказала подруге, страшно взволнованной и на все отвечавшей невпопад:

— Мартин хотел этого потому, что иначе вам нельзя было бы поселиться в крестьянской округе.

Руфь сделала вид, что не слышит. Она все оглядывалась, ища Давида, который отошел к паровозу. Он всегда чувствовал себя неловко в присутствии сестры и больше нескольких минут не мог выдержать в ее обществе.

И все же, когда поезд исчез из виду, мальчик долго стоял на перроне и глядел ему вслед. Губы его дрожали.

Поезд мчался вдоль берегов Майна. Они сидели у окна. Руфь смотрела вдаль на те места, через которые год тому назад она, мертвая девушка, брела с одной только целью — добраться до Вюрцбурга не скорее, чем пешком. На ее лице, в котором появилась какая-то мягкость, лежал отпечаток глубокого удовлетворения. За этот год она проделала далекий путь — назад, к себе самой.

Как купец к концу года подводит баланс, так и она мысленно подводила итог. Вот она стоит в тихой чаще леса перед полузасохшей веткой, на которой еще уцелело несколько зеленых побегов — но теперь она знает то, чего не знала тогда, что это блаженное чувство полного слияния с окружающей природой и было ее первым шагом назад в жизнь. Она видит перед собой зарисовки Аушвица и публичного дома, но это — только рисунки. Она стреляет в убийцу своих родителей. «С тех пор я чувствую себя спокойнее», — говорит она председателю — и покидает зал суда. И процесс уже позади. Она глубоко вздохнула.

Тогда в публичном доме, в кровавом разрушительном вихре первых дней, между двумя посетителями, Руфь привиделся сон освобождения. Тысячи красных быков с взмыленными мордами, с торчащими из загривка копьями, стремительно сбегают с крутого песчаного откоса, по которому она карабкается вверх. Но вот со спины одного из быков спорхнула маленькая белокурая девочка, она берет Руфь за руку и ведет ее, невредимую, среди неистово мчащихся животных, на вершину горы, где солнце — грохочущий небесный орган — изливает зримые лучи на земные долы. Ребенок — это музыка. Он говорит что-то мелодичным голосом и исчезает. Руфь проснулась оттого, что очередной посетитель сорвал с нее одеяло.

Сидя с закрытыми глазами и перебирая в памяти череду отрадных событий минувшего года, она вдруг вспомнила свое страшное пробуждение в публичном доме. И в ту же минуту увидела себя в ратуше перед бородатым чиновником. В ужасе она открыла глаза и пролепетала жалобно, как ребенок:

— Ты ведь не тронешь меня, Мартин?

— Ну, конечно, нет, ты же знаешь, Руфь. — Он обнял дрожащую девушку, прижал ее голову к своему плечу. Поезд остановился. В купе вошла крестьянка. Когда поезд двинулся дальше, Руфь удобнее припала щекой к плечу Мартина. Спустя несколько секунд она мирно спала.

Они вышли из поезда у первых лесистых отрогов Спессарта и спустились к парому. Знакомый маленький старичок перевез их на тот берег.

* * *

Иоганна зашла к товарищу Стива. Она попросила его, если придет письмо от Стива, принести ей в больницу. На обратном пути она решила зайти к фрау Бах и отдать ей банку мясных консервов из посылки Стива. Спускаясь по лестнице в подвал, она ушиблась о стену и упала на каменные ступени. Иоганна уже понимала, что означают эти пронизывающие боли и что с ней произошло — ровно месяц назад у нее было сильное кровотечение.

Фрау Бах услыхала стоны и выбежала из-за дощатой перегородки. С ее помощью Иоганна кое-как забралась на нары. Губы ее посинели. Дыхание вырывалось со стоном. Фрау Бах послала Ужа в больницу за доктором Гроссом.

Вскоре Иоганна лежала в крохотной комнатке. В окно глядели верхушки каштанов, росших в больничном саду. Кровотечение ослабело. Ночью оно совсем остановилось. А к утру начались схватки.

На следующий день товарищ Стива принес письмо. Когда боли немного утихли и Иоганна снова увидела белый свет, она вскрыла конверт.

«Дорогая Иоганна!

Понадобились месяцы, чтобы получить бумаги — для тебя и для меня. Я не писал, пока все не выяснится. А теперь могу сообщить, что 10 выезжаю. Жди